Вяземский рубеж вместе с находившимися на нем армиями оказался внутри обширного «котла». Единственную оставшуюся на пути к Москве систему оборонительных сооружений — Можайскую линию обороны — занимать было просто нечем. В распоряжении советского командования было всего лишь около полутора недель, которые требовались немцам на смену выстроившихся по периметру кольца окружения танковых и моторизованных дивизий на пехоту и бросок высвободившихся моторизованных корпусов на Москву
Сыграла свою роль также чрезмерно оптимистичная оценка обстановки командования группы армий «Центр».
По оценке штаба группы армий от 8 октября «...сложилось такое впечатление, что в распоряжении противника нет крупных сил, которые он мог бы противопоставить дальнейшему продвижению группы армий на Москву... Для непосредственной обороны Москвы, по показаниям военнопленных, русские располагают дивизиями народного ополчения, которые, однако, частично уже введены в бой, а также находятся в числе окружённых войск». Прямым следствием заниженной оценки возможностей советских войск было решение о повороте на север, в направлении Калинина.
В основе этого решения лежал план разгрома противника силами северного крыла 9-й армии совместно с южным крылом 16-й армии группы армий «Север» в районе Белый, Осташков и нарушения сообщения между Москвой и Ленинградом.
Впоследствии бывший начальник штаба 4-й танковой группы генерал Шарль де Боло утверждал, что «Московская битва была проиграна 7 октября». По его мнению, все соединения его и 3-й танковой группы нужно было бросить на Москву. Де Боло писал:
«К 5 октября были созданы прекрасные перспективы для наступления на Москву».
Эти перспективы не были использованы, самые сильные соединения повернули на Калинин. Справедливости ради нужно также сказать, что сопротивление продвижению на Москву не было нулевым. Например, в районе Юхнова дислоцировался отряд диверсантов-парашютистов под командованием капитана И. Г. Старчака. Они готовились для выброски в тыл к немцам, но вступить в бой парашютистам пришлось в неожиданных обстоятельствах. 5 октября им удалось взорвать важный мост северо-восточнее Юхнова и задержать продвижение противника. Из 430 человек, принявших в тот день бой, в живых осталось всего 29 человек.
……

По плану в 35-м (Волоколамском) УРе средняя плотность составляла 1 батальон на 1,8 км, в 36-м (Можайском) УРе — 1 батальон на 1,3 км и в 37-м (Малоярославецком) УРе — 1 батальон на 1,25 км. В реальности средняя плотность выведенных на Можайскую линию обороны войск составляла один батальон на 5 км фронта. Наибольшее значение было 2,4 км, наименьшее — 7—9 км. Плотности эти были ниже в разы уставных, то есть обеспечивающих нормальное ведение оборонительных боёв. Усугублялась ситуация обширными просветами между занятыми участками: из 220 км протяжённости полосы обороны трёх УРов были заняты почти 30% — 65 км. При таком разреженном построении войск можно было рассчитывать только на кратковременное сдерживание наступления вышедших к Можайской линии обороны немецких войск. Первый удар на себя приняли соединения в Можайском и Малояро-славецком УРах, на волоколамском направлении до 14 октября соприкосновения с противником не было, а генеральное наступление началось там только 18—19 октября. Хорошо известная 316-я стрелковая дивизия И. В. Панфилова поэтому вступила в бой в несколько более благоприятных условиях, чем её собрат — 312-я стрелковая дивизия полковника А. Ф. Наумова. Последней пришлось идти в бой фактически «с колёс». По большому счёту, немцам даже не потребовалось преодолевать оборону Малоярославецкого УРа. Для взлома укреплений УРа 10 октября в LVII танковом корпусе назначались: 3-я моторизованная дивизия, усиленная пехотным полком 258-й пехотной дивизии, и оставшиеся два полка 258-й дивизии с приданным им 21-м танковым полком 20-й танковой дивизии. Передовой отряд наступающих в лице усиленного танками 478-го пехотного полка 258-й дивизии ворвался на позиции УРа 15 км севернее шоссе Медынь — Малоярославец 11 октября, до выхода на них частей 312-й дивизии А. Ф. Наумова. Немцев встретили только два рабочих батальона, не имевшие возможности оказать сколь-нибудь заметное сопротивление. Последовавшая на следующий день контратака полка 312-й стрелковой дивизии не сумела восстановить положения, но сдержала продвижение противника далее на восток, на Боровск.

...
12 октября, во второй половине дня, после очередной артподготовки фашисты с лесной опушки пошли в атаку. Шли нагло, во весь рост, яростно ведя по нам огонь из автоматов, и при этом хором громко кричали: «Рус, ком, хэндэ хох!». Эти крики воспринимались нами, как отвратительный собачий лай: «Гав! Гав! Гав!».
Мы не отвечали, прижавшись к брустверу траншеи. Рядом со мной лежали командир отделения Дима Гладких, родом из-под Курска, высокий, худой пулеметчик Сереженко, Илюша Клаз из Москвы и Гладков из Мордовии. Когда цепь немцев подошла к нам совсем близко, раздалась команда:
- По фашистским гадам – огонь!
Застрочил пулемет Сереженко, залпом ударили карабины, в немцев полетели гранаты. Фашисты споткнулись, опешили, смешались, а взвод бросился на них в контратаку.
- За Родину, за Сталина! Ура!.. - дружно кричали курсанты.
...

...
На восточном берегу этой речки мы действительно встретили десантников. Выяснилось, что в этот район выдвинулась группа немецких мотоциклистов с несколькими броневиками. Видимо, немцы решили переждать до утра. Вели они себя довольно беспечно, наверное, не рассчитывая на серьезное сопротивление. В самый раз атаковать их. Так и решили наши командиры.
Еще не рассеялся туман, вперед пошли курсанты-пехотинцы вместе с десантниками. Их поддержали огнем наши орудия. Находясь с командиром батареи на наблюдательном пункте, я видел, как в тумане продвигается цепь курсантов вслед за возникающей впереди зыбкой рощицей наших разрывов. Немцы были не только отброшены за Изверь, но и отошли на западный берег реки Угры. За темной полоской холодной воды виднелись очертания города Юхнова, уже занятого крупными силами немецких танков и мотопехоты. Продвигаться дальше было, конечно, невозможно.
Но и достигнутое вызвало у нас бурю ликования. Надо же! Первый бой - и такой успех. Знай, немец, красных юнкеров! Скоро выяснилось, что для большой радости оснований не было. Видимо, немецкий передовой отряд и не имел задачи упорно сопротивляться неожиданно возникшим русским.
Следующий день начался с сильной бомбежки. Около тридцати пикирующих бомбардировщиков с пронзительным воем сирен устремились на наши позиции. Казалось, все вокруг было перерыто разрывами бомб.
....

...
Мостки на шоссе почти все были минированы, как мы предполагали, немцами, и однажды на мостике подорвались пехотинцы из 43-й армии. Россикова и меня легко контузило. Не слыша своего голоса, Россиков разговаривал так, словно объявлял пожарную тревогу. Курсанты быстро это подметили и стали отвечать ему голосами индейцев, снимающих скальпы. Чувство юмора пересилило минометный обстрел и автоматную трескотню. Всю эту забаву обратил в дело капитан Базыленко, который сказал, что, если мы хотим пошуметь, то лучше всего сходить на оставленную огневую позицию и забрать забытые там лотки со снарядами. А там мы можем орать любыми голосами. Идти пришлось мне, Каверину и Соболеву. Каверина Базыленко завернул обратно, так как он был наводчик. По нашим представлениям, лотки уже были у немцев, и шли мы без особого энтузиазма. Но лотки оказались на месте, а немцев было не видно.
Решили немного переждать, пока остынет капитан Базыленко. Стали шуметь - открыли беспричинную пальбу по опушке леса. И вдруг вокруг нас стали рваться снаряды. Нас, видимо, засекли с немецкого артиллерийского наблюдательного пункта. Лотки мы принесли и доложили, откуда стреляет немецкая батарея.
...