Вот и появилась первая история про Фёдора Васильевича:

Фёдор Васильевич и священный камень
История первая. Гроза.

Велика вода Вуоксы, катит она свои могучие волны между каменистых и песчаных берегов, поросших сосновым лесом, разливается озёрами до самого края неба, а при хорошем ветре закачает лодку так, что в другой раз уж по такой погоде не выйдешь. Ходят по ней корабли большегрузные, морские катера, бороздят вдоль и поперёк водяные просторы. Однако есть на реке места и поуже, где иному под силу вплавь перебраться. Вот, толкая перед собой узел с вещами, к большому каменному острову подплыл рыжий мужичок. Он с трудом вылез на берег – видать, устал – развязал свой узел, оделся в коричневую брезентовую спецовку и растянулся под ёлками на земле, вернее, на камне, покрытом мягким мхом. Некоторое время он задумчиво глядел в небо, потом пригрелся под ласковым утренним солнышком и заснул.
А пока он спит, самое время поведать о том, что может привести человека на этот неизведанно-красивый необитаемый остров напротив деревни с весьма подходящим для этих мест названием Горы. Было время, когда Фёдор, так зовут рыжего, в этой деревне жил. Не очень давно, лет в двадцать пять, а теперь ему чуть за тридцать, хотя с виду гораздо больше – добавляет борода и затаённая грусть в тёмных глазах. Ни бороды, ни грусти тогда у него почти не было, а была жена Марина, высокая, яркая женщина, на полголовы выше самого Фёдора, и дочка у них подрастала, смешливая и капризная, вся в мать удалась. Фёдор тогда вёсёлый был, балагур настоящий, деревенские детишки его любили. Бывало, сядет вечером на завалинке и сказку сказывает, а маленькие вокруг стайкой соберутся и слушают, глаз от него не отводят, ловят каждое слово, в сумерках сказочных лешаков да водяных боятся. А то ещё бывало, в ближний лесок за земляникой пойдёт, и вся эта орава за ним увяжется – шумят, под руку лезут, ягоды топчут. Вернутся домой чумазые, исцарапанные; матери ахают: «Где же вас носило?» «А мы с Фёдором Василичем ходили», - отвечают, а тот только посмеивается. Так его в округе смолоду по отчеству и величали, Фёдором Васильевичем.
Жила также по соседству девчонка одна, постарше. Настоящее имя её было Василиса, но звали просто Васькой, очень это ей подходило – низкорослая, нескладная, коротко стриженые волосы во все стороны торчат – ни дать ни взять, мальчишка. Васька больше всех к Фёдору привязалась, целыми днями за ним по лесам ходила, далеко. Фёдор часто зверя промышлял, рыбачил: большое это было хозяйству подспорье. С той охоты и Васька кое-что домой приносила, так что мамаша её даже довольна была, что летом девчонка не бездельничает. А Марина, их провожая, хитро напутствовала: «Смотри, Васька, мужика моего в лесу не потеряй, вовремя домой приводи!»
Васька улыбалась в ответ – никуда, мол, твой Фёдор Васильевич не денется – а что у неё в то время на душе творилось, Бог знает… Марина вообще-то очень вредная была. Позарился Фёдор по молодости на красоту, а после пожалел, да поздно, дочка уже у них родилась. Трудно Фёдору приходилось – что ни сделает, всё не так, ничем жене не угодишь, а чуть пристыди её, сразу в слёзы и грозится к матери уйти. Только не она уходила обычно, а Фёдор в леса уходил и думал в такие дни: «Так бы и не возвращаться никогда, эх, кабы не дочка…» Однако на людях они разлада не показывали, и весёлые всегда были.
Одна Васька догадывалась, что дома у Фёдора Васильевича нехорошо. В лесу он всегда тихий-тихий становился. Ступает по мху неслышно, приглядывается, прислушивается, если что и говорит, то почти шёпотом. Зато такое, чего в деревне никогда не рассказывал. Васька просит: «Расскажи про Тибет, Феденька… Ну, пожалуйста…» Фёдор поначалу отпирается, мол, маленький я был, ничего не помню, а потом и поведёт спокойную речь о краях далёких, диковинных, для Васьки почти сказочных, и тем ей интереснее, что это не сказка, а чистая правда, потому что действительно бывал Фёдор на Тибете в детстве, там у него вроде даже какие-то родственники остались. Рассказывал Фёдор о горах-великанах, подпирающих снежными вершинами небо, о стремительно сбегающих с них бурных реках с ледяной, кристально чистой водой; об устремлённых затейливыми крышами в небеса буддийских храмах, вокруг которых ходят монахи в оранжевых одеяниях и звонят в колокол, и густой звон разносится далеко окрест. Только о том, чему он там выучился, напрямую не говорил, но Васька чувствовала, что Фёдор ото всех людей неуловимо отличается. И собаки чужие на него не брешут, и зверьё лесное от его лёгкой поступи не разбегается, зыбучее болото не затягивает, даже гроза часто стороной обходит или даёт время укрыться. Когда кто-нибудь из ребят заболеет, Фёдор Васильевич придёт навестить и, будто в шутку, немочь рукой снимет и в печку бросит, а на другой день глядишь – бегает пацан здоровёхонек, родня удивляется. Подойдёшь к нему с вопросом, а он вперёд тебя ответит, будто мысли подслушал. Такой он непростой, Фёдор… Дело ли ему со вздорной женой жить? Марина лесной тишины не понимает, ей наряды да гулянки нужны. Фёдор гулянок не любит, там водку пить надо за компанию, а он знает, что ему нельзя: после армии чуть не спился, вовремя одумался. Где и как Фёдор Васильевич служил, Васька не знала, у него проще даже про Тибет выспросить, чем про армию – спросишь, так на целый день замолчит. Впрочем, с ним и помолчать как-то хорошо.
Вот так однажды стояли они молча на высоком острове и, головы задрав, на большой камень смотрели – камень не простой, в нём крупинки на солнышке блестят, будто серебро. И вдруг сказал Фёдор, что видел на Тибете священный камень, на который этот очень похож.
-А почему священный? - спросила Васька.
-Не знаю, - ответил Фёдор, - только все, кто мимо проходили, камню тому кланялись. Вроде как на счастье.
-А давай это будет наш с тобой священный камень? - предложила девчонка.
-Давай.
И они полушутя-полусерьёзно поклонились сверкающей глыбе. Долго ещё, затевая какое-нибудь дело, Фёдор с Васькой кланялись в сторону своего священного камня – и, гляди ж ты, вправду помогало. Потом подзабыли как-то.
Прошло два или три года, Васька окончила школу и уехала в Петербург, дальше учиться. Обещала письма писать. Только вышло так, что адрес у Фёдора Васильевича поменялся: поругалась с ним Марина окончательно, и разъехались они из деревни Горы в разные стороны. Марина с дочерью – к тёще, как давно грозилась, а Фёдор подался в Приозерск, чтобы со знающими его историю соседями не видеться. Не хотел Фёдор Васильевич ни осуждения, ни жалости людской. Забыться хотел. Бороду отпустил. Года четыре без отпуска работал, по выходным опять выпивать начал, но даже пьяный никому о своём прошлом не рассказывал, сидел и молчал. Иногда Ваську вспоминал: теперь её трудно найти, и своя жизнь у неё в Питере наверняка… Подумает так, вздохнёт горько и спать ляжет. А с утра снова на работу.
Но однажды июльским утром, когда рассвет только-только тронул верхушки золотистых сосен, пригрезился Фёдору Васильевичу священный камень. И так явственно Фёдор его увидел, совсем как в детстве, в горах Тибета. Смотрит, а камень уже другой стал, и не на Тибете, а на каменном острове Вуоксы он стоит, под солнечными лучами живым серебром переливается. И услышал Фёдор – то ли колокольчики звенят, то ли девчонка смеётся. Васька, Василиса…
Тут он проснулся. И решил: дальше так жить нельзя, надо что-то менять. В тот же день оформил отпуск – без проблем, впервые взял за четыре года – и прямо с работы уехал в Горы, в деревню свою, то есть. Сначала по знакомым местам долго бродил, а потом переплыл на тот самый каменный остров и вот, отдыхает.
Солнце уже клонилось к земле, когда Фёдора Васильевича разбудили молодые голоса. К каменному острову причаливали байдарки. Это студенты шли походом по Вуоксе, обычное дело. Фёдор лёжа наблюдал за ними из-под еловых веток. Студенты поняли, что на берегу для палаток места не хватит, и стали носить вещи наверх, а возле вытащенных байдарок поставили одну палатку, «для виду». В эту палатку Фёдор и напросился, пообещав стеречь байдарки. Ему с радостью разрешили, даже приглашали поесть, но Фёдор отказался – не хотел объедать походников, у них наверняка продукты до граммов рассчитаны, а главное, не хотел ни с кем разговаривать. Решил дождаться, пока они уйдут, и в одиночку сходить к священному камню.
Вечер был ясный, поэтому туристы легли спать на улице, оставив свои вещи разбросанными по стоянке. Фёдору, отдохнувшему днём, спать ещё не хотелось, и он, задумавшись, медленно ходил по берегу вокруг доверенных ему байдарок, когда раздались первые глухие раскаты грома. На каменный остров надвигалась гроза, скорее всего, с градом. Фёдор Васильевич понял, что нужно будить туристов, и пошёл наверх.
Стоянка была как раз вокруг священного камня, и Фёдор, вспомнив обычай, поклонился ему. Затем подошёл к ближайшему спящему человеку, наклонился, чтобы разбудить…
Это была Василиса!!!
За прошедшие годы она чуток окрепла, но осталась такой же невысокой, и короткая стрижка по-прежнему весело топорщилась.
И Фёдору пришла в голову дерзкая мысль. Он не стал пока никого будить.
Фёдор Васильевич поклонился ещё раз своему священному камню, вышел из-под защиты деревьев, повернулся к надвигающейся грозовой туче и тихо, но очень твёрдо сказал ей:
-Уходи.
Сверкнула молния.
-Уходи!
Глухо заворчал гром.
-Уходи!!!
Давненько не проделывал Фёдор подобных штук, отучила его городская жизнь. Будь он один, и с ветром поиграть бы не осмелился, не то что путь грозы изменить. Но сейчас ему очень не хотелось, чтобы Ваську и её друзей побило градом. Здесь иной раз такой град бывает, что не всякая палатка спасёт.
Фёдор Васильевич собрал всю свою силу, как его давным-давно учили, и направил в виде светлого луча прямо в грозовую тучу. От напряжения ему показалось, что он видит этот луч обыкновенным зрением – а может, и не показалось, хотя он, и будучи в гораздо лучшей форме, никогда не надеялся создать поток такой силы, чтобы она непосредственно проявилась в предметном мире. Сейчас Фёдор этому даже не удивился – он в полной сосредоточенности глядел на тучу и радовался, понимая, что она обходит каменный остров. А когда она совсем прошла мимо, просто свалился, обессиленный. Полежал немного, отдышался и сел возле Василисы ждать рассвета…

Имеющим какие-либо сведения о дальнейшей судьбе Фёдора Васильевича, Василисы и священного камня просьба поделиться информацией!
Продолжение следует?...

Итак, сведения о последующих событиях, связанных с Ф.В., были получены из самого достоверного источника, то есть прямиком невесть откуда.

История вторая. Старая уборщица Цинь.

Летом на Вуоксе светает рано. Не успеешь привыкнуть к едва сгустившимся сумеркам, как сквозь сосновые ветки уже брызнули на землю первые утренние лучи, и снова ярко голубеет зеркальная поверхность воды, отражающая высокое, прозрачное небо.
Студенты, заночевавшие на каменном острове, явно не собирались вставать с рассветом. Фёдор Васильевич бродил то вокруг стоянки, то вокруг лежащих на берегу байдарок, от нечего делать собрал две кружки черники, аккуратно сложил разбросанные вёсла и опять начал ходить кругами. Когда солнце поднялось над лесом, Фёдору совсем надоело это занятие. Он подошёл к Василисе и, хитро прищурившись, посмотрел на неё. Девушка улыбнулась и открыла глаза.
-Фёдор! Здравствуй, Феденька! Я прямо как чувствовала, что встретимся! Ты, наверное, летом часто к нашему камню плаваешь? А мои письма не получал, что ли?
-Здравствуй, Василиса. Да я теперь вообще здесь не живу.
-Как это?..
И Фёдор Васильевич рассказал, как изменилась его жизнь с тех пор, когда Василиса уехала в Питер. Рассказал, что не был в этих местах не один год, но священный камень его позвал, и Фёдор пришёл. Только про ночную грозу ничего не стал говорить.
Василиса удивилась, но не очень сильно: рядом с Фёдором чудеса всегда были в порядке вещей. Оказывается, маршрут байдарочного похода был окончательно выбран буквально пару дней назад, когда Василису тоже позвал священный камень – она увидела похожий на какой-то фотографии, вспомнила детство и сумела заинтересовать приятелей из турклуба высоким каменным островом.
Приятели между тем тоже проснулись и подходили послушать их разговор, а кто днём раньше не видел Фёдора, и познакомиться. Всего туристов было человек пятнадцать, среди них пять или шесть девушек и два инструктора из турклуба, те постарше. Поговорив с Василисой и Фёдором Васильевичем, они предложили ему присоединиться к байдарочному походу: как местный, Фёдор хорошо знал Вуоксу, да ещё и Васькин старый друг. Он согласился. Убедившись, что продуктов хватает, позавтракал с ребятами; потом одну девчонку пересадили в грузовое отделение байдарки, Фёдор сел гребцом вместо неё, и, поклонившись на прощание священному камню, группа двинулась дальше по Вуоксе.
Сначала было легко идти со свежими силами по спокойной воде. Через первый перекат возле хорошо знакомой Фёдору и Василисе деревни Горы переводили байдарки весело: парни брызгались водой, девчонки визжали, двое упали в реку и вымокли до нитки, кто-то потерял весло. Даже Фёдор Васильевич смеялся вместе со всеми, его глаза вновь сверкали мальчишеским задором и он, оставшись в одних полосатых трусах, ловко прыгал по камням вдоль переката, проводя байдарки. Василиса изредка поглядывала на сильного, загорелого Фёдора, который за прошедшие годы внешне почти не изменился, и тихонько улыбалась. Она радовалась оттого, что видит его прежним предводителем всех деревенских пацанов и его тайная грусть снова до поры далеко запрятана. Фёдор Васильевич нарочно ударял по воде, обдавая идущих по берегу девчонок брызгами, боролся с парнями, здорово получил от кого-то по спине, но не успокоился. Он играл, так же как во времена Васькиного детства играл с деревенской детворой - бегал наперегонки и лазал по деревьям, не обращая внимания на ехидные насмешки жены Марины. А если человек играет, то ему точно ещё есть, зачем жить!..
Дальше пошли спокойнее, стали беречь силы. Второй перекат прошли быстро, слаженно – работали чётко, без лишних движений, негромко переговариваясь или беседуя на отвлечённые темы. Старший инструктор Сёрёга, высокий и худой парень, про себя удивлялся кошачьей пластичности с виду крепкого, коренастого Фёдора и пытался вспомнить, где тот живёт, потому что от этого не в последнюю очередь зависело, согласится ли он работать в турклубе, если ему предложить. В первый день совместной работы Сёрега уже прикидывал, что неплохо было бы водить походы с Фёдором. Вообще, Фёдор Васильевич хорошо вписался в компанию туристов, хотя практически никто, ну разве только за исключением Василисы, не мог понять, что он за человек. Переменчивый, как ветер, но вместе с тем твёрдый и устойчивый, как каменный остров, он говорил иногда многозначными намёками, которые все понимали по-своему, а иногда мог брякнуть явную глупость и вместе с ребятами над собой посмеяться. Как бы то ни было, веслом он работал хорошо, и рядом с ним всегда было спокойно.
Даже когда к вечеру водная гладь ни с того ни с сего начала вздыбливаться волнами, группа порядком устала, а места для стоянки по берегам всё не было и не было, безудержное веселье прошло, но настроение ещё долго держалось вполне рабочее. Парни равнялись на Фёдора Васильевича, который, как ни в чём не бывало, равномерно махал веслом, будто только что сел в байдарку. Но когда дошли до узкого лесного ручья и Серёга, разведав его, выяснил, что придется проводить байдарки, а кое-где и перетаскивать, и конца-края этому не видно, девчонки начали ныть и жаловаться. Инструктора с удовольствием остановились бы на ночёвку, да встать негде – все стоянки по берегам заняты, и деревня рядом. Кто-то предложил проситься переночевать к другим туристам, кто-то захотел поспать прямо на воде, но Серёга понимал, что так не пойдёт, надо идти дальше, пока светло. Фёдор тихо сообщил ему, что метров через триста должно быть лесное озеро с хорошей стоянкой на берегу, но как объявить это уставшей группе?
-Поговори с ними, - сказал Фёдор.
-Может, лучше ты… - предложил Серёга.
Фёдор усмехнулся: «Ладно».
Он выпрямился, улыбнулся и повернулся к ребятам.
- Ну чего, как дела, матросики?
Ему ответил нестройный хор уставших голосов.
-Не слышу! Языки отсидели, что ли?!.
Смех оживил группу, в Фёдора полетели ответные остроты: «Иди в пень, дядя!.. Сам, небось, еле разогнулся…»
-Короче, салаги! Через часик работы будет отличная стоянка, а если здесь остаться, то завтра вообще загнётесь, понятно? А ну-ка вылезли из лодок и потащили, живо! Веселей!
Парни тихо заругались, но действительно живо вылезли и потащили байдарки по ручью. Каждый понимал, что Фёдор Васильевич прав.
- Придём на стоянку, сказку вам расскажу, хотите? Если сразу спать не завалитесь, - добавил Фёдор.
-Хотим! Да ты сам первый завалишься, вчера всю ночь бродил, мы слышали…
- Ничего, сначала расскажу, - уверенно сказал Фёдор Васильевич, в одиночку проводя самую перегруженную байдарку. Инструктора, сами жутко уставшие, молча радовались происходящему. Серёга шепотом спросил Фёдора: «Ты случайно не во флоте служил?» Тот резко изменился в лице и мрачно ответил: «Не во флоте. И не случайно».
Когда уже смеркалось, то есть около полуночи, туристы действительно добрались до лесного озера и встали на стоянку. Это было очень красивое место. Берег, на котором они расположились, был высокий, из песка торчали, свисая почти до самой воды, замшелые толстые корни выросших на обрыве кривоватых сосен; другой же более пологий берег на несколько метров выступал из леса полоской разнотравья и белых, даже в сумерках заметных цветов. Повсюду вдоль берегов большие валуны, обступаемые кувшинками, показывали из воды могучие горбатые спины, а небо последним, уходящим светом этого дня высветлило воду, в которой тёмными зубцами отражался величественный хвойный лес.
И вот, когда палатки были поставлены и переодетые в сухое ребята сели вокруг костра, Фёдор Васильевич налил себе большую кружку чаю и начал обещанную сказку.
«Этой истории очень много лет. Мне рассказал её дед, по случаю, о котором я не буду вам говорить. Мой дед слышал её на Тибете от одного старого китайца, который сам узнал её от своего отца, а тот от своего, и так дальше, несчётное множество веков. Но каждый, кто слышал эту историю, передавал её дальше в точности как получил, ничего не добавляя и не убавляя, как и я сейчас говорю вам, слово в слово. Поэтому, если вы хотите передавать её своим детям, запоминайте крепко и точно, чтобы сохранить смысл и не оборвать цепочку, сплетённую предками».
Фёдор Васильевич отхлебнул чаю и помолчал, будто прислушиваясь в ожидании чего-то. В наступившей тишине послышался тихий шёпот леса. Все внимательно ждали.
И Фёдор заговорил, точнее, запел низким, бархатным голосом. Не было ни рифмы, ни определённой мелодии, но всё-таки это была песня.

Слушайте, дети мои,
Сказку о старой уборщице горного храма,
О старой и очень строгой уборщице Цинь.
Долгую жизнь прожила почтенная женщина,
И, удостоив визитом затерянный храм,
Сам император ей кланялся первым.
Ибо однажды, во время большого сраженья,
Армия наша от вражьих мечей побежала,
Но бойцов повернула обратно уверенным словом
Женщина из горного храма,
Старая и очень строгая уборщица Цинь.
И воины наши тогда одержали победу.
Старой уборщице Цинь предлагали заслуженный отдых,
Жизнь при дворе без забот и работы.
Однако она захотела остаться уборщицей храма,
Чтобы статуи Будды ярко сияли на солнце.
Многие годы с тех древних времён пролетели,
Но дух её не ушёл на заслуженный отдых.
Старая уборщица Цинь обходит храмы,
Чтобы статуи Будды ярко сияли на солнце.
Если вы в сердце скрываете чёрную нечисть,
Лучше вам с духом уборщицы Цинь не встречаться.
Но если ваше сердце чисто и ясно,
Тогда лишь улыбнётся при встрече
Старая и очень строгая уборщица Цинь.

Фёдор Васильевич опять замолчал, показывая, что сказка кончилась, и стал допивать свой чай. Некоторое время все слушали тишину, а потом стали потихоньку расходиться спать.
- А по-моему, придумал он всё,- неуверенно шепнул Василисе один паренёк.
- Ну и что, если даже придумал? – ответила она, - ты хоть понял, кто такая старая Цинь?
- Кто?
- Совесть это! Твоя совесть…

Напишу уж сюда и третью, последнюю историю. А вообще, наверное, можно переносить их в читальный зал сайта и закрывать эту тему.
Ладно, Даня? (или ещё кто-нибудь, кто может это красиво сделать, в смысле, разместить на сайте) Пожалуйста...

История третья. Знак.

Быстро летели июльские дни. Самая трудная часть маршрута была пройдена, ребята совсем привыкли к походному быту, отлично сработались и легко шли на байдарках по озёрам и протокам Вуоксы, почувствовав себя крепкой командой. Стояла замечательная ясная погода, временами с прохладным ветерком, поднимавшим небольшие волны, с которыми легко справлялись натренированные гребцы. Даже две самые младшие и самые капризные девчонки, в начале похода то и дело бросавшие весло, теперь спокойно выдерживали четыре – пять часов дневного перехода. Байдарки шли ровным строем, вытянувшись в шеренгу, и под какую-нибудь песню все взмахивали вёслами практически одновременно - глядя со стороны, можно было сказать, что это показательное выступление на воде.
Так, с весёлыми песнями, байками и анекдотами, туристы миновали широкое Балахановское озеро и встали на последнюю в этом походе ночёвку неподалёку от станции Лосево, откуда на следующий день они должны были уехать на электричке домой, в Петербург. Стоянка располагалась между базой отдыха и железнодорожными путями, поэтому здесь деревья уже не могли сохранить той первозданной тишины, в какой несколько дней назад на берегу маленького лесного озера прозвучала сказка Фёдора Васильевича. Да и сам он вроде о чём-то беспокоился - нервно ходил туда и обратно по стоянке, зачем-то начал таскать из леса брёвна, хотя дров и так вполне хватало, потом долго возился с вёслами - казалось, Фёдор просто никак не мог найти себе места. И Василиса ходила сама не своя: она пыталась помочь с приготовлением ужина и чуть не опрокинула суп - всё буквально из рук валилось. Впрочем, студенты были заняты сборами и во всеобщей суете ничего странного не видели. Ребята совершенно не заметили, как Фёдор подошёл к Василисе, сказал: «Пойдём, на водопад посмотрим?» - и они тихо скрылись в прибрежном кустарнике.
Водопадом Фёдор Васильевич назвал большой речной порог, в шуме которого на десяток метров вокруг бесследно терялись все другие звуки. Именно здесь он хотел навсегда, или, по крайней мере, очень надолго проститься с Василисой. Фёдор ещё несколько лет назад, в деревне Горы, заметил её особенное к нему отношение, но тогда к нему привязывались многие мальчишки и девчонки, а потом они подрастали, уезжали и наверняка если и не забывали Фёдора Васильевича, то уж точно особо по нему не скучали. Василиса же не только прекрасно его помнила, а ещё и письма писала, и встретиться надеялась по-настоящему, ждала – вот упрямая девчонка! Впрочем, какая она теперь девчонка, в двадцать два года… Парни говорят – недотрога ужасная, даже старой девой дразнили одно время. В этот последний день Фёдор прямо-таки злился и на упорство Васьки, и на священный камень. Он чувствовал, что сам не сможет вот так уйти навсегда. Если бы Василиса его забыла, если бы они не встретились на Вуоксе, он просто постоял бы у священного камня и вернулся в Приозерск, к прежней жизни. Если бы она его не узнала, или хоть притворилась, что не узнала… Показала бы, что Фёдор ей больше не нужен, и он, конечно, страдал бы от этого, но гораздо меньше, чем зная, что Василиса его ждала и будет ждать.
Да, на самом деле Фёдор Васильевич тоже любил Василису. Причём, в последние несколько дней уже по-другому, чем раньше, когда она была смешной нескладной девчушкой. Фёдор смотрел, как Васька ловко и сильно гребёт, как она бойко распоряжается на стоянке, прислушивался к её как-то по-новому звонко и ясно звучащему голосу – и боялся возникающего в нём нового чувства, сам себе не смел признаться. «Ну зачем я ей? – говорил он себе, - у Василисы вон какие парни рядом: молодые, весёлые, студенты. Они выучатся и зарабатывать много будут, а я только в машинах ковыряться да охотиться умею, и старый уже для неё. Уедет Васька в Питер и всё забудет. А я уж проживу как-нибудь».
- Ну что, Василиса, давай прощаться. Теперь не скоро увидимся, а может, и совсем…
- Почему же не скоро, Феденька? А я уже к тебе в гости собралась. Неужели не пригласишь? И по Вуоксе можно ещё походить, у тебя же отпуск не закончился? Нет уж, раз я тебя наконец нашла…
- Ох, лучше бы не находила. Зачем я тебе, Василиса? Что было, то быльём поросло. Зачем жизнь свою с торного пути поворачиваешь? Посмотри, какие у тебя парни вокруг – студенты, не то, что я, старый и неучёный. Будешь в Петербурге жить, в большой квартире.
- Какой же ты старый в тридцать два года? И не нужно мне ничего без тебя!..
- Это ты сейчас так думаешь, а время покажет.
- Феденька, оставь мне свой адрес, пожалуйста. Ну хотя бы телефон оставь.
- Не надо, Василиса. Не надо.
- Завтра напишешь, ладно? Хорошо, Фёдор?
Фёдор ничего не ответил, резко повернулся и молча пошёл к стоянке, а Василиса с горя с такой силой пнула тяжёлым ботинком большой камень, что от него отвалился кусок и выкатился на тропку. В косых лучах заката на изломе камня засверкали серебристые крупинки, но Василиса не заметила этого, потому что слёзы мешали ей видеть. Она постояла немного у реки, потом умылась, вытерлась рукавом и тоже пошла обратно к ребятам.
Перед отъездом уставшие за день туристы легли спать пораньше и быстро уснули, только Фёдору Васильевичу никак не спалось, и он полночи ёрзал в палатке. Когда стало рассветать, он решил тихо исчезнуть, пока все спят: уехать в Приозерск на первой электричке или уйти подальше в лес. Собираться ему было недолго – проверил карманы брезентовой куртки и штанов, убедился, что нож и зажигалка на месте. Развязал пакетик с паспортом, достал оттуда денег и оставил под тентом в котелке: будут завтрак готовить, найдут. Уходя, на минутку задержался возле Василисы – она спала на улице – но, когда она зашевелилась во сне, испугался, что разбудит её, если будет долго так смотреть. Фёдор на цыпочках отошёл в сторону – ботинки он не надел, а связал и повесил на плечо, чтобы не шуметь – и быстро зашагал босиком по тропинке вдоль реки. Чем больше Фёдор Васильевич удалялся от стоянки, тем быстрее он шёл, будто боялся передумать. Мимо водопада, где вечером разговаривали с Василисой, он уже почти бежал, одурманенный своими горькими мыслями, и, конечно, не очень-то смотрел под ноги. Вот тут и подвернулся ему под босую пятку порядочный обломок камня, да так удачно, что Фёдор кувырком полетел в заросли черники и мягкого мха, растеряв по дороге свои ботинки. Почти не ушибся, не считая ноги – падать он хорошо умел – но встряхнулся здорово, вся грусть сразу куда-то подевалась. Фёдор Васильевич негромко посмеивался над собой и с интересом рассматривал каменный обломок. Его недавно сколотый край отсвечивал серебристым блеском, в точности как у священного камня. «Да это и есть священный камень, - понял Фёдор, - и он не хочет, чтобы я уходил! Это же знак!.. А, ладно, будь что будет». Фёдор Васильевич подобрал ботинки и пошёл назад, пару часов поспать до общего подъёма.
Туристы проспали. Фёдор проснулся последний, уже после полудня – его никто не будил, поскольку теперь надо было ехать на вечерней электричке. Так ребята попадали домой только поздно ночью, но зато оставалось ещё несколько часов, чтобы побыть в лесу и у воды. Фёдор Васильевич искупался, поел овсянки, оставленной для него около костра, выпил кружку чаю. Тут к нему подошла Василиса с листком бумаги и ручкой.
- Доброе утро, Феденька, - сказала она с обыкновенной ласковой улыбкой. Напиши мне свой телефон, пожалуйста, - тут её голос дрогнул, - если так надо, я часто звонить не буду.
- Василиса, я тут подумал… Чего тебе ночью в Петербург тащиться? Поехали ко мне, тут же одна остановка всего до Приозерска, а завтра домой… если хочешь.

Вот, собственно, на этом и заканчиваются истории о Фёдоре Васильевиче и священном камне, и начинается совсем другая история – нашей семьи. А вы думали, кто это всё записал? Это я, Василиса. Ведь у речного порога или, как Фёдор говорит, у водопада, в тот последний вечер, а тем более, ночью, больше никого не было. И знаем всё от начала до конца только мы.
Живём мы с Фёдором Васильевичем в Приозерске, иногда бываем в Питере, у моих родственников. Говорят, что Марина, первая жена его, за какого-то дельца замуж вышла, и ездят они теперь вместе с дочерью по заграницам. Всего ей теперь хватает, ну и слава Богу. Мы тоже не жалуемся – правда, по заграницам пока не ездим, но если очень захотеть… Мотоцикл ведь купили. Кстати, сейчас Фёдор опять его ремонтирует. И Васька, сынок наш маленький, в честь деда названный, помогает: по уши вымазался.
А от священного камня у нас пара кусочков дома есть. Блестящие такие.
Фёдору кто-то сказал, что вроде кварцитом такой камень зовут.