Надо бы нечто написать. Важно, необходимо, хочется, а мысли, не обремененные ответственностью, демонстрируют проворность тараканов, бросающихся врассыпную из-под прошлогоднего бутерброда. Ищи свищи их под плинтусами и раковинами своего сознания, а то и в сырости подвала – подсознания.
Но вот часть плинтусов отодрана, сантехника демонтирована, что-то, не успевшее разбежаться, начинает оформляться, загнанное в словесные конструкции, которые как известно не вырубишь и топором. Абзац потом второй, глаза, довольно щурясь, пробегают по написанному, а в душе свербящее: «Ерунда какая!». Думы, во внутреннем взоре рисующиеся наливными яблоками, добравшись сквозь муки до оформления в слова, более походят на видавшие виды огрызки. Чем-то знакомое ощущение?
Кроме того, чтобы писать толково, кажется, мало одного желания. Замечу тоже, что, кажется, ни на одном европейском языке не пишется так трудно, как на русском. Я перечитал теперь то, что сейчас написал и вижу, что я гораздо умнее написанного. Как это выходит, что у человека умного высказанное им гораздо глупее того, что в нем остается? Я это не раз замечал за собой в моих словесных отношениях с людьми … Ф.М. Достоевский «Подросток»
Почему же столь тернист путь к оформлению тех или иных мыслей в слове? И зачем утруждать себя его прохождением, когда можно и не утруждать? Наверно, истоки нужно искать в связи мышления и речи. Еще в начале минувшего века основная часть научно-психологической общественности считало речь и мышление явлениями тождественными, отличающимся лишь ареалами обитания – во внешнем мире и внутреннем соответственно. Одним из первых подобные представления взялся развенчивать Л.С. Выгодский, убедительно проиллюстрировав различие и в тоже время единство речевых и смысловых планов. Подробно о них можно почитать в его монографии "Речь и мышление", я же ограничусь вольной трактовкой одного особенно занятного эпизода.
Очевидно, что в устной речи далеко не обязательно вкладывать в слова весь смысл который хочется донести. Например, поутру отправляясь на работу, мужу Марии Ивановны достаточно произнести: «Я ушел,» – вместо: «Я отправляюсь работать в винтиковый цех начальником шляпкового конвейера, чтобы получить зарплату, без которой грустно». Он всего лишь намекает ей на знание, которым она и так обладает последние 15 лет. Ему достаточно сообщить: «Меня нет дома,» – все же остальное Мария Ивановна додумывает по собственному усмотрению. Не оглашаемая часть смысла высказывания, понимаемая из контекста, по-умному называется предикативной.
Внутреннюю речь в данной связи можно считать полностью предикативной - даже намеков не нужно. А письменная речь лишена какой-либо предикативности, так как обращение происходит без прямой опоры на контекст отдельного взятого человека, а так же вне видимости красноречивых глаз и позы читателя. Следовательно, в такой форме мысль требует максимально развернутого осуществления в словах – все, что в мысленном (семантическом) плане само собой разумелось, приходится отдельно оговаривать, невольно распутывая все внутренние связи или же запутываясь в оных. Буйки на воде намекают о наличии под ними сети, сообщая о ее примерном расположении, но, чтобы получить об этой сети полноценное представление, – о том, каким рыбам не повезло, где в ней дыры, вознамерилась она зацепиться или запутаться, сеть ли это вообще, а может донка, – тут не обойтись без трудоемкого процесса изъятия снасти из воды. И тогда кричаще яркие буйки эйфории могут обнаружить под собой что-то несуразно дырявое, требующее обильного ремонта, а скромные и замызганные тихого внутреннего шепота – богатый улов. Так же и с письменностью по отношению к мыслям: узнать от самого себя о чем-то внутри себя глубже, можно написав об этом. Таков первый повод.
Письменность, согласитесь, при этом применяется для разных целей. Например, многие психологи не могут спать спокойно, не посоветовав кому-нибудь вести дневник, делая это весьма не зря. Обильная нервозность горожан зачастую проистекает из урбуйнистического ритма жизни, когда каждое мгновение человек делает два дела, а думает о третьем, совсем не имея поводов остановиться и побыть с собой. Внутренний его мир в таком случае не перестает существовать, он, как сад нерадивого садовника, начинает зарастать сорняками нерешенных вопросов, вытесненных негативных переживаний, обвинений и обид. Культура ведения дневника или иных записей – это культура периодической прополки и ухода за своим внутренним садом, культура остановки ради осознанности. Негативный аспект, пойманный в стадии ростка, легко может отравиться в компост, чтобы дать почву позитивному, который в свою очередь, вовремя замеченный, может удостоиться надлежащего полива и ухода. Таков второй возможный повод.
На планете Маленького принца, как на любой другой планете, растут травы полезные и вредные. А значит, есть там хорошие семена хороших, полезных трав и вредные семена дурной, сорной травы. Но ведь семена невидимы. Они спят глубоко под землей, пока одно из них не вздумает проснуться. Тогда оно пускает росток; он расправляется и тянется к солнцу, сперва такой милый и безобидный. Если это будущий редис или розовый куст, пусть его растет на здоровье. Но если это какая-нибудь дурная трава, надо вырвать ее с корнем, как только ее узнаешь. И вот на планете Маленького принца есть ужасные, зловредные семена... это семена баобабов. Антуан де Сент-Экзюпери
Жизненные невзгоды ближнего со стороны как правило выглядят значительно менее драматичными, чем он сам себе их рисует. Получается это по многим причинам, но одна из основных – взор со стороны не замутнен негативными эмоциями, в вязкой субстанции которых «ближний» запутывает свое положение. Негативные эмоции – и особенно страх – сильно сужают сознание.
Есть известная история про пожилую женщину, которая, зайдя в автобус, заполнила его своими переживаниями на почве острого опасения проехать свою остановку, когда же кондуктор клятвенно ее уверил, что обязательно объявит нужную остановку ей лично, и спросил, до куда она едет, женщина ответила: «До конечной». Беспокойство явно отправило в отпуск её здравомыслие. Подобное часто случается во время пожаров, когда люди в переполохе спасают половые тряпки, гантели, громоздкие шкафы, после причитая о документах, драгоценностях и прочих действительно ценных вещах .
Может, написание этой беспокойной женщиной письма самой к себе в автобусе оказалось бы не самым уместным занятием, но в более длительные тяжелые периоды жизни письменные обращения к себе как бы от третьего лица могут привнести в жизнь свежие дуновения. При таком раскладе никто лучше вас не знает адресата, но, если хорошенько вжиться в роль стороннего наблюдателя, может быть даже, дав ему имя, почувствовав его характер, интонации и выражение лица, – эмоциональное напряжение значительно спадает, и появляется возможность увидеть свое положение в совершенно новом свете, попутно узнав от себя же совершенно неожиданные пути выхода. «Мы часто боимся собственной мудрости». Вот и третий повод вскользь получился.
Выступление на конференциях, активная включенность в разговор на тренингах и семинарах да и вообще любое публичное выражение своего мнения – это всякий раз выход из зоны комфорта, где можно было бы тихо отсидеться, в зону роста, где придется подвигаться. Ведь редкому человеку не присуще подспудное желание рисоваться в глазах окружающих самыми благостными образами. Честное же высказывание вовне всякий раз норовит растворить часть блестящей глазури, демонстрируя непредсказуемое нутро, и мы, к сожалению, об этом отлично знаем. Потому, наверно, застенчивость можно считать одной из сторон высокомерия – так как в чем-то это попытка не расстаться с блестящей глазурью, то есть попытка казаться лучше, чем о тебе могут подумать, если начнешь просто быть собой вместо того, чтобы казаться. Содрав красивые обои, можно обнаружить стену красивую изысканную, которой и обои-то не нужны, а можно и грязную, пустившую глубокие трещины. Но, оставив обои, изъянов не увидишь и к должному ремонту не приступишь. А не снимаем мы обои чаще всего из-за неумения принять в себе то, что под ними находится. Выходит, говоря вовне, мы учимся принимать себя. Письменная же форма, обращенная к многим, это принятие ответственности за свои слова и мысли, сильно растянутое во времени, что, на мой взгляд, усугубляет описанные выше моменты многократно. Так и четвертый повод упомянули.
Но не один из этих поводов не дарует легкости осуществления мысли в слове. Поход внутрь себя всякий раз потребует решительности и готовности работать. Как и в любом путешествии чтобы увидеть красоты новых мест, нужно потратить силы на дорогу. И чем богаче ваш опыт путешественника, тем глубже со временем доведется зайти, и тем шире станет ваш мир.
